СТИХОТВОРЕНИЯ
Окопы рыли
Окопы рыли зло и торопливо,
Лопаты влажный прорезали слой.
И глина вспыхивала яркой гривой
От каждого броска,
От влаги дождевой.
А осень зрела ржавчиной рябою,
Краснела на винтовочном стволе,
Октябрь шуршал трефолью, зверобоем,
Багрянцы рассыпая по земле.
Он залетал в окоп листочком клена,
Вползал в бойницы мокрою травой,
Туманы волокном мутно-зеленым
Ложились тихо на курган крутой.
Здесь был рубеж, порядки боевые
Шли вдоль могил степных богатырей,
Тогда на травах капли дождевые
Напоминали слезы матерей.
Тогда шинель почти не просыхала,
Прохватывала ночью до костей.
И, слушая далекий гул металла,
Бойцы в атаку рвались поскорей
1976 г.
Олень
Замерзший ручей
Совсем неприметен,
В крутых берегах,
Ветвями повитых.
Вот здесь на обрыве,
У сосен столетних,
Мы хоронили
в бою
убитых.
И время застыло.
И снег мохнатый,
Ворон,
взлетая,
смахнул крылом.
И только далекие пушек раскаты
Ветку качают
Над мраморным льдом.
А к ночи
луна
средь ветвей лисицей
Крадется,
Раскинув пятнистую тень.
И вышел из чащи,
Чуть цокнув копытцем,
Дымчато-серый,
как призрак,
олень.
Будто из сказки
к холму,
к могиле
Пришел ты,
Раздвинув темень веков,
И тихо склонил широкие вилы,
Каменно-твердых
колючих
рогов.
1945 г.
Голубое
Я люблю задумчивую нежность
Голубых прозрачных облаков,
Когда сердце просит только честность ,
Красоту простых правдивых слов.
Я люблю простор необозримый ,
Шум широкопарусных судов,
Я люблю свой край ветров, родимый
Загорелых крепких моряков.
С ними я хожу на красноловье,
Где большие рыбные пути,
Где шальное, грозное ветровье
В парусах просмоленых гудит
С ними я плыву к базарам птичьим,
Где волны разбитой снегопад,
Где мартыны рыболовов кличут
Смело плыть среди скалистых гряд.
Где смеяться может только смелость
Прославляя силу парусов.
Вот поэтому люблю я нежность
Голубых прозрачных облаков
1945 г.
Пушкин у моря
С обрыва к синеве морской кудрявой
К мятежному прибою он сбежал.
И плащ его над ширью величавой
Крылом взлетел и трепетал.
Искрился ветер брызгами сурово,
Светился камень сквозь медузы стынь.
Рождалось слово, солнечное слово,
Всплывали рыбы голубых глубин.
И чайки, слушая в полете застывали,
И скалы стряхивали древний сон.
«Певец любви, певец своей печали»
Впервые спел он миру песни волн.
Наверно был тогда расцвет рассвета.
Шли гребни, пряжу света теребя.
И всем широкоглазием поэта.
Вселенная увидела себя.
1945
Выход эсминца
Волны
Синью свинцовой набрякли
Брызги стекали
со шкотов и рей.
Рвались канаты
словно из пакли
На камнях
Взмыленных пристаней.
Ветер
гребней ломал заборы,
Вкручивал чайку
в седой шалман.
– В море, ребята,
– Подышим простором,
Приказ прочитав,
сказал капитан.
Загрохали ноги
на трапе покатом,
Эсминец рванулся
в штормовую даль.
Сверкали
в разорванных волнах
бушлаты,
Как вороненая
мокрая сталь.
1945 г.
Цена дружбы
Те годы, словно дальние огни,
Мне не забыть, с кем рядом в бой шагал.
Хоть нелегки, суровы были дни,
Но цену дружбы я тогда узнал.
Я помню бой, горячий, едкий дым.
Раздался взрыв и с ног свалил меня,
А друг склонился над лицом моим,
Взвалил на плечи, вынес из огня.
Я помню хлеб. Он черным, черствым был,
А мне казался белым в трудный час.
Его по крошкам честно друг делил,
И этот хлеб меня от смерти спас.
1976 г.
Одесса встречала
Ветер туман рвал в клочья,
Влажно облизывал штык,
Дыханьем глубоким ночью
К морю звал напрямик.
В Раздельной степное лазорье
Дрожало в огне батарей.
Как будто прибой Черноморья
Гудел одесситам: скорей!
За огненно-дымной завесой,
За каждым пригорком крутым
Вставала виденьем Одесса
Над пенистым морем родным.
1976 г.
На побережье
Здесь устойчив пряный запах дыни,
Полосат в степной траве кавун,
Ветер пахнет йодистою тиной,
Рыбой, нефтью каботажных шхун.
В спелой ржи прибоя рокот глуше.
Спорит с морем ширина полей,
Солнце сети на причале сушит,
Рядом с плугом лапы якорей.
Судовых гудков слышны раскаты,
В поле откликается комбайн.
И звенит и трудится богатый
Черноморский смуглолицый край
1948 г.
У Днестра
Где Пушкин легкой проходил походкой,
Искал Овидия забытый след,
На берегу, что стал от соли сед,
Я увидал покинутую лодку.
Как будто только что,
Неторопливый,
Ушел поэт в синеющий туман,
Взглянуть на дальний белый Аккерман,
На древних стен замшелые массивы.
И вот тогда
На берегу широком
Я услыхал стихи.
Невдалеке
Читал их на певучем языке
Кудрявый мальчик,
Повторяя строки.
И показалось — мальчик знал того,
Кто, канув в вечность, нам оставил пенье
Нетленных строф,
Что, как реки теченье,
Струится сквозь века
Легко-легко.
1976 г.
Осень на Буге
Блещут волны медленного Буга,
Осень лес уже позолотила,
И река в своей волне упругой
Солнечные листья отразила.
И с листвою рядом двух влюбленных
Отразили ясно волны Буга.
Двух влюбленных над водой склоненных,
Первый раз целующих друг друга.
…Блещут струи медленного Буга,
Лица двух влюбленных отражая.
Парню тихо говорит подруга:
— Как красива осень золотая.
Парень шепчет глаз не отрывая
От лица, что видит в водах Буга:
— Кажется мне осень золотая —
Золотой весной, моя подруга.
1954 г.
***
Я делил с ней войны невзгоды,
Мы запомнили свист свинца,
А настали мирные годы,
Нет милее ее лица.
Если даже я с ней в разлуке —
Все равно
После каждого дня,
Где бы ни был —
Любимой руки
Обнимают во сне меня.
1954 г.
Слово о ветре
Бури
и штормы,
скажите, не с вами ли
Молодость наша
навеки дружна?
Любим мы ветер
в развернутом знамени,
Ветер, что бьет,
как морская волна.
Ветер в походе,
ветер в полете,
Напористый, быстрый,
как наши мечты,
Промельк сверкающий
самолета,
Воздух,
поющий от быстроты.
Ветер,
с которым в сраженьи роднятся,
Чувствуют юность,
ставши седым, —
С этим ты ветром
не бойся встречаться,
Если всю жизнь
хочешь быть
молодым!
1954 г.
Баллада о Хаджибее
Морские волны, свирепея,
Врывались, грохоча, в залив,
Где на обрыве Хаджибея
Зубчатых стен темнел массив.
Где башня стала великаном
Под полумесяцем кривым,
Что янычарским ятаганом
Навис над берегом крутым.
Навис, грозя согбенным людям...
На крыши из верблюжьих шкур,
Глядел литой чугун орудий
Из закоптелых амбразур...
На минарет всходил недужий,
Обрюзгший, тяжело дыша,
Седобородый, двухбунчужный
Султана верный пес — паша.
Он думал, как степным пожаром
Послать селянам на беду
Остервенелых янычаров
И Едиссанскую орду.
Чтобы, крестя нагайкой спины
За непокорный, смелый взор,
Девчат и хлопцев с Украины
Гнать на продажу, на позор.
Так было... Но сентябрьской ночью,
В час, недалекий до утра,
Пашу подняли гром немолчный
И в громе пушечном — «ура!»
Штык засверкал граненый, узкий,
И дрогнул башни известняк,
Ворвался в эту крепость русский
Солдат и сечевик-казак...
И зацвела заря, как пламя,
Когда, развеяв боя дым,
Поднялось в небо наше знамя
Над полумесяцем кривым,
И те, кто жизни не жалели,
Освобождая край родной,
В тот миг с волненьем оглядели
Залив и берег золотой.
Холмы в цветах.
Крутые склоны,
На склонах дикий виноград.
Цвет дальних волн темно-зеленых
И ближних пенистый каскад.
И словно сняв времен завесу,
Они увидели с высот:
Не Хаджибей — мечту—Одессу—
Огромный город, новый порт...
1976 г.
Летние цветы
Когда горят в левадах летние
Большие, яркие цветы,
Они, как сполохи рассветные,
Зарей багряной налиты.
Они не нежные весенние—
Они узнали солнца жар.
И пчелы жадно, без стеснения,
Из чашечек их пьют нектар.
А с лепестков их ветер ласковый
Сдувает желтую пыльцу.
Понюхаешь — и нежной краскою
Пойдут накрапы по лицу.
И не весенние, а летние
Я потому люблю цветы,
Что в них и ярче, и приметнее
Черты красивой простоты.
В них зрелость силою увенчана,
И жар сердечного тепла—
Как в облике расцветшей женщины,
Что сердце чувству отдала.
1976 г.
***
Здесь ярко-желтые закаты
Горят пожаром над водой,
Пока луна ковшом щербатым
В них не плеснет глухой прибой.
Пока, сияя, как медуза,
Созвездий мертвая заря
Не ляжет невесомым грузом
На лица, волны, якоря.
И станут призрачны предметы.
Лишь маяки — куда ни глянь —
Меж космосом и меж планетой
Пунктирную проводят грань.
1976 г.
Низко проносятся чайки
Низко проносятся чайки,
И волны шумят на бегу,
Стоит молодая смуглянка
У домика на берегу.
Глядит она в море и тужит, —
Норд ост и порывист и зол…
И ждет- не дождется мужа,
Что в море на шхуне ушел.
А норд , обжигая морозом,
Мглою закрыв небосклон,
Смешал ее теплые слезы
С холодными брызгами волн.
Но вот просветлели буруны,
Греметь перестали валы,
И профиль трехмачтовой шхуны
Плывет из редеющей мглы.
Не так ли мы в штормы и вьюги
К нелегкой победе идем,
Чтоб сердце любимой подруги
Согреть негасимым огнем.
Верю
Посвящаю матери моей Александре Максимовне Трусовой.
Ты ушла... Сливаешься с планетой,
С той землей, которой рождена.
Мне оставив ночи без рассвета,
Черные кошмарные без сна.
Пусть же кровоточат сердца клочья,
Как рябины гроздья в октябре!
Пусть плывут темней беззвездной ночи
Траурные думы о тебе!..
Пусть они уйдут в глухую вечность,
Как и я уйду вслед за тобой.
Как планета наша в бесконечность
Тоже канет, запылав звездой!
...Но я верю в чудеса на свете.
Верю , что спустя миллиарды лет,
Сын твой вновь тебя, родная, встретит
На одной из голубых планет.
1970 г.
Комната
О ней грустят оставленные вещи.
К ним не придет хозяйка. Никогда!
И только время здесь в безмолвьи вещем
Прессует миги в длинные года.
Прессует миги... А в разлуке вечной
Они, что камни — сотни тяжких тонн.
Ложатся плитами, сгибают плечи,
Жизнь превращают в непонятный сон,
И кажется мне комнатушка эта
Застенком. Бесконечная тюрьма.
Здесь каменеют от тоски предметы,
Чтоб не рыдать. Чтоб не сойти с ума.
1971 г.
Раздельная
О поле, поле беспредельное
И скорых поездов поток.
Среди степных дорог Раздельная
Легла- как утренний цветок.
Здесь быстро, быстро мчатся годы.
За эшелоном — эшелон.
Здесь ночью, при любой погоде,
Сияет солнечно перрон.
Как будто зори дальних странствий.
На перекрестке тут сошлись
Степное гулкое пространство
И неба голубого высь.
Сошлись и чуть заметной линией
Вновь разбегаются в туман,
Туда, где вьется нитью синей
В песчаных кручах Кучурган.
Где с Украиною Молдова
Соединяется межой.
— О, как хотел бы я тут снова.
Как в юности, пройти тропой!
Пройти в просторы беспредельные.
Пройти, как в юные года
Не разделяй меня. Раздельная,
От молодости никогда!
Не разделяй чертополосием —
Моя душа тебе верна.
Как хлеборобам, что колосья
Растят из доброго зерна.
Растя колосья дружбы, счастья
В ненастье и в палящий зной.
Чтоб счастье было настоящим.
Огромным, как простор степной.
Бессмертие
Когда всех нас, все наше поколенье
Покроет плотно толстый слой земли,
Над нами склонят пышные растения
Тугие стебли в солнечной пыли.
А летней ночью, лишь сойдут потемки,
Лишь выгнет месяц бронзовую бровь,
Над нами встретят горячо потомки
Незнающую устали любовь.
Седую мглу насквозь прожгут их взоры,
Сердца завяжет трепетная близь...
Тогда все наши помысли и споры
В тысячелетия продолжат жизнь.
И не коснется нас могилы тленье.
Ведь мы спасали эту жизнь в беде.
Да! Это наше, наше поколенье
Простерло руки
к утренней звезде.
1976 г.
Христос
Смогли предать. Смогли распять умело.
Еще слеза в громадном море слез.
Она звездой над Вифлеемом пламенела
И просияла именем — ХРИСТОС.
В истории человечества позорной,
В грязи, в крови, в столетьях темноты
Звучало слово истины Нагорной —
Завет любви, добра и чистоты.
Недаром, видно, в блоковской поэме,
Когда ночь хмурую сковал мороз,
Христос отряд вел сквозь метель и темень
В своем наивном венчике из роз.
1980 г.
Желание
Бог не сподобил мне идти одной дорогой,
Я много, много исходил дорог.
Кривых и грязных. И смертельных много,
Но одолеть их все же Бог помог.
И пули ныли, и картечь визжала,
Прицельно брал на мушку супостат.
...Да и теперь такой же в жизни ад,
Что даже смерть уже желанной стала.
Что ж, бей с прицельной меткостью свинец!
Чтоб не было бы ни нытья, ни жалоб.
Пусть будет совесть мужеству истец.
Чтоб сил у малодушия не стало!
Чтоб на проклятом узлище дорог,
На подлой путанице этих дней,
Я словно стебель сломанный бы лег
С неоскверненной совестью своей.
1986 г.
Когда умру
Когда умру, страдая и любя
Как все поэты и как все повесы,
То вновь воскресну в звонкой бронзе я
На самой скромной улице Одессы.
Тогда расправлю плечи, поднимусь
Над морем синим и над берегами,
Где прославлял Украину и Русь,
Взгляну на мир тревожными глазами.
Взгляну, ища в толпе своих друзей
И ту, что мне дороже всех на свете…
Но не найду я их среди людей,
Как не найду следов их на планете.
Не будет их уже в живых —
Другие люди потекут потоком.
И буду я тогда среди чужих
Считать года тоскливо — одиноким.
1991 г.
